Первое, что сделал Ратманский — добавил темпа. Три акта идут в бешеном ритме, не позволяющем даже клаке Большого вставить словечко. Смена картин — мгновенная, соло и дуэты героев тут же сменяются массовыми танцами — без шанса отдохнуть под аплодисменты. Ратманский вопреки опасениям (попробуй рассказать историю без слов) вытряхнул замшелую пантомиму, сносную в старинных реконструкциях и невозможную в балете ХХ и уж тем более нынешнего века. И, конечно, самое главное, — ипостаси режиссера и хореографа слились воедино. У Ратманского-режиссера герои впервые сталкиваются и словно мимолетно опознают друг друга на нюх, у Ратманского-хореографа они оба тут же воспаряют над балом в одинаковых позах, и хотя ее поддерживает жених, а его — друзья, они на одной высоте и поглощены друг другом.